6 июля 2011 я зашла к Борису Михайловичу Тодурову, директору Киевского Городского Центра Сердца. На мое "спасибо вам" он отреагировал удивленным "а за что мне? Я же ничего не сделал…". А я знала, за что… я знала, что жива сейчас в том числе благодаря ему… я не знала только как объяснить Борису Михайловичу, ЧТО он сделал для меня 7 месяцев назад…

*****

9 декабря 2010 года… Я уже знаю, что в моем сердце дырка. Я верю врачам из института Амосова, которые сказали, что моей жизни ничего не угрожает, что я смогу жить так еще долго. Я хочу верить в это, я гоню от себя мысль о том, что это было сказано только чтоб отделаться от меня. Завтра я собираюсь возвращаться в Запорожье и где-то через месяц – ехать в Германию.  

Под кабинетом Бориса Михайловича мы дружной шумной толпой. Шутки вокруг "Ирки-дырки", хохот. Я "бегу" следом за врачом на УЗИ. Шок доктора, вместе идем назад к Тодурову. Доктор аккуратно берет мою коляску "давай лучше я отвезу тебя. Не маши руками лишний раз". И снова стою под кабинетом и жду разговора. Разговора, в котором Тодуров скажет мне то же, что "амосовцы" – что ничего страшного не случилось.

"Нужны 9 доноров. Прямо сейчас" – шок, непонимание. Буквально влетаю в кабинет Бориса Михайловича, открыв дверь ногой (в прямом смысле слова).

- Что происходит? – почти кричу с порога. БМ сидит за столом и оценивающе смотрит на меня. На вид – само спокойствие… меня это нервирует.

- Происходит экстренная госпитализация, так как нужна экстренная операция – медленно и спокойно произносит он. Я в ужасе строю логическую цепочку: экстренная операция – значит что-то настолько плохое, что я могу умереть до того, как успею выйти из дверей клиники. В любой другой ситуации, даже если бы мне оставалось несколько часов, от меня бы избавились. Так делали всегда. А если берут на операцию, значит, не успевают выпихнуть. Значит счет на минуты! Господи, что происходит?!

- Ты понимаешь, что с тобой? – с тем же спокойствием говорит Борис Михайлович

- Да. Дырка в сердце, кровью бьет в перикард – только сейчас я задумалась о том, что в Амосова мне не объяснили этого. Мне не сказали НИЧЕГО, мне просто дали на руки заключение и сказали приезжать через месяц.

- Ты осознаешь что это – смертельно опасно? Что перикард не предназначен для того, чтобы держать такое давление? Ты представляешь, какое там давление?

- Ага, 120 мм/рт. ст. – механически отвечаю я и ловлю на себе удивленный взгляд Бориса Михайловича. Видимо, по его сценарию дальше он должен был назвать мне эту цифру и рассказать как это много, а я сценарий сбила. С вызовом говорю – Еще скажите, что вы беретесь меня оперировать?!

- А у меня нет выхода – абсолютно спокойно, проигнорировав мою подколку, отвечает БМ – У тебя нет времени. Аневризма может разорваться в любой момент. И тогда ты истечешь кровью за считанные минуты. Даже если это случится вот сейчас, на моих глазах, в этом кабинете, вероятнее всего я не успею дотащить тебя до операционной. Поэтому у тебя нет времени ехать в Германию, а у меня нет времени на сомнения. Нужно оперировать завтра, максимум в понедельник.

- Какой разрыв, вы о чем?! – Господи, я ведь знала все это, я знала все это в тот момент, когда услышала про дырку в Амосова, но я так хотела верить их словам, что с радостью приняла иллюзию "ничего страшного не происходит". И сейчас Борис Михайлович грубо рушит эту иллюзию. Он рушит, а я хватаю обломки и пыталась склеить назад. Потому что поверить в его версию происходящего – это слишком страшно! – Я еще в воскресенье делала зарядку, махала гантелями!

- Да мне все равно, какими гирями ты махала – видимо БМ не может понять то упорство, с которым я отстаиваю версию "ничего страшного нет" – Сейчас ты на грани. Если дефект не закрыть, ты умрешь. Очень скоро. Я предлагаю тебе шанс. Сейчас мы положим тебя и сделаем экстренное обследование – введем контраст в сердце и его сосуды. После этого мы сможем решить с тактикой операции.

- У меня билеты в Запорожье на завтра… - впадая в ступор, начинаю нести полную ахинею. Какие нафиг билеты, мне ж только что объяснили, что время идет на часы и дни…

- Если ты уедешь, ты умрешь – в который раз пытается достучаться до меня БМ – Но ок… давай так… никаких операций сейчас… мы делаем обследование и потом снова садимся с тобой и думаем что делать дальше. А пока только обследование, ничего больше…

- Только обследование? И завтра я могу ехать домой? – поднимаю на него невидящий взгляд.

- Да, только обследование. И можешь ехать… Но давай сделаем обследование, а? – я сижу напротив него в полном ступоре. Я не знаю, как поступить. Моя иллюзия рухнула, а реальность слишком ужасна, и я не могу ее принять – Ты должна решить… У меня операция… - поднимаю на него офигевший взгляд – Нет, не твоя, другая, плановая. Мне нужно идти. И мне нужно твое решение…

- Хорошо – киваю головой – только на одну ночь. Завтра я еду домой.

- Отлично – кажется, он радуется. И замечаю довольную улыбку уже боковым зрением, когда выхожу из кабинета. Где-то на заднем плане мысль "странный врач – радуется тому, что уговорил меня лечь к нему в больницу, все другие радуются, когда удается меня спихнуть".

*****

После коронарографии меня везут по каким-то коридорам. Вдруг вижу вывеску "отделение интенсивной терапии". "Куда вы меня везете?! Не было такого уговора! Не хочу! Не буду!!!" – у меня реально "реанимациефобия", при одной мысли о реанимации у меня сносит крышу. "Команда Бориса Михайловича" – робко отвечают на мои крики врачи. "Не договаривались мы с ним об этом! Давайте сюда Бориса Михайловича, сейчас мы все выясним! И не завозите в палату, чего зря постель пачкать" – персонал откровенно смеется.

- Что происходит? – второй раз за 3 часа спрашиваю я БМ.

- Мы переводим тебя в интенсивную терапию – с тем же спокойствием отвечает он. Но… что-то изменилось… он смотрит в пол и говорит еще медленнее, чем перед этим.

- Зачем?! Я отлично себя чувствую! Не было договора на реанимацию! – протестую я.

- Но… мы всех после коронарографии определяем сюда…

- Я не хочу!

- Но так положено…

- Я не согласна! Не буду тут лежать!

- Я понимаю, что ты устала от больниц… - все так же, не поднимая взгляда, говорит со мной БМ. Зря, ой зря он сказал "я понимаю"…

- Ничего вы не понимаете! Я пол жизни в реанимациях провела! У меня крышу срывает при одной мысли о реанимации… Давайте на чистоту. Я – сложный человек – БМ слегка улыбается – Но то, что вы видели до этого – ерунда в сравнении с тем, что я творю, когда у меня срывает крышу. А срывает ее у меня от реанимаций. Борис Михайлович, оно нам обоим надо?! Отправьте меня в отделение, и я буду тихо-мирно там лежать. Тут же я все равно всем мозг вынесу! Тем более… вы же помните – я завтра домой!

- Ну хорошо… кто-то сможет с тобой остаться в палате все время? Хорошо, тогда давай так – ты тут лежишь 2 часа, мы убеждаемся, что нет реакции на контраст, вливаем воду и отправляем тебя в палату. Согласна? – он снова довольно улыбается, когда я после 10 секунд сомнений киваю – А теперь давай поговорим о "завтра". Обследование показало… и я посмотрел документы… в общем… я не могу сейчас брать тебя на операцию. Все слишком плохо, риск слишком велик… Но у меня есть идея. Давай уберем твой варфарин и может быть дырка затромбируется…

- При давлении 120?! – он отводит взгляд

- Даже если не сама дырка, то возможно в полости аневризмы образуются тромбы. А чем меньше ее объем, тем безопаснее для тебя… Давай попробуем так… это шанс…

- Значит, я могу ехать домой завтра, там убирать варфарин и ждать что будет?

- Я как раз об этом хотел поговорить. Я прошу тебя – не уезжай! Давай мы сделаем это тут, под контролем. Где рядом я, где в случае чего мы сможем попытаться сделать операцию – я пытаюсь прервать его, но он жестом останавливает меня – Подожди… Я прошу тебя – дай нам время. Дай мне неделю на то, чтобы придумать, как помочь тебе. Не уезжай, не подписывай себе смертный приговор. Сегодня четверг… если к следующему четвергу я ничего не придумаю – едь куда хочешь. Но сейчас… я прошу тебя, останься… Я прошу – дай мне 7 дней на раздумья.

В этот момент, после этих слов… весь мой скепсис по отношению к Борису Михайловичу развеялся. Передо мной стоял не великий Тодуров, директор центра сердца, человек, сделавший несколько удачных пересадок сердца, делающий сложнейшие операции новорожденным… передо мной стоял просто врач, пытающийся спасти меня не смотря на мое активное сопротивление. Он мог гаркнуть и подавить своим авторитетом… потому что действительно – это – ТОДУРОВ, а я… Он мог сказать "езжай на все четыре стороны" и не иметь дамоклова меча над головой. Ему не нужно было даже выпихивать меня в морг, ему нужно было только не мешать мне самой туда ползти. Но он поступил по-другому. Борис Тодуров, знаменитый Борис Тодуров стоял возле моей каталки в коридоре реанимации и ПРОСИЛ дать ему возможность попытаться помочь мне, ПРОСИЛ не лишать себя шанса.

- А если не поможет? Если все же операция? – я уже готова доверить этому человеку свою жизнь. Я, паранойик, неверящий никому, сейчас, после этого "я прошу тебя" готова довериться ему – Если операция, то какой шанс у меня пережить ее?

- Операция очень опасная, у тебя много сопутствующих заболеваний, нужно будет решить множество проблем по ходу дела… - БМ смотрит в пол

- Борис Михайлович! Вы не отвечаете на мой вопрос. Я знаю про проблемы, я спрашиваю, какой шанс?

- Я не буду отвечать на этот вопрос!

- Почему?

- Потому что врать я не могу, а если я скажу правду, ты откажешься от операции. И это будет тебе смертным приговором.

- Я поняла… Спасибо за честность…

*****

Дырка не затромбировалась. Шанс пережить операцию по-прежнему виделся весьма призрачным… Я пришла к заведующему отделением, где я лежала "как вы смотрите на то, что я поеду в Германию". Он набирает на телефоне Тодурова.

- Тут у меня Ирка в кабинете…

- Да… - удрученный голос на том конце…

- Она к немцам хочет пробовать ехать. Что вы думаете по этому поводу?

- А они берут? Конечно пусть едит! Это ее шанс! – голос был полон радости. Радости не от того, что избавится от меня, которую зачем-то силком положил к себе в больницу, а радости за то, что есть хоть какой-то выход.

*****

6 июля 2011… 7 месяцев спустя… "За что мне спасибо? Я же ничего не сделал" – неужели Борис Михайлович не понимает, как много я вкладываю в это "спасибо"?!

- Вы спасли меня! Если бы вы не отрезвили меня, я б еще долго жила иллюзией, что все хорошо. Я б не уехала сразу к немцам, я б не решала проблемы. А вы знаете… время было не на моей стороне. Если бы не вы, я могла бы не успеть… - его лицо расплывается в счастливой улыбке. Такой простой и искренней.

- Зайдете ко мне в кабинет? – непривычно от того, что он обращается ко мне на вы. Я понимаю, что моего имени он уже не помнит, помнит только картинку с УЗИ и коронарографии. А еще мое тогдашнее состояние… - Вы очень хорошо выглядите! Румянец такой. А тогда такая бледная была, такая бледная… - от смеха чуть не выпадаю из коляски и с трудом сдерживаю язвительное "а какой еще я могла быть, услышав об экстренной операции?". Сдерживаю, потому что понимаю, что сейчас он искренне рад мне, рад тому, как я выгляжу и как чувствую себя. Рад тому, что я жива.

- Я рад, что все так сложилось!  – как будто в подтверждение моих мыслей говорит БМ.

Он поглядывает на дверь, за которой его ждут. Видно, что не хочет отрываться от меня. Но я понимаю – он – директор центра сердца, он – Тодуров, у него работа. Поэтому начинаю прощаться.

- Давайте я помогу вам открыть двери? – он открывает двери приемной и выпускает меня. А потом идет по коридору рядом, продолжая прощаться…

- Борис Михайлович, а можно фото с вами?

- Конечно можно! Нужно! – и он наклоняется ко мне и приобнимает. Так аккуратно… - И вы это… если будете в Киеве – обязательно заходите! Я очень рад вас видеть! Всегда рад!

Борис Тодуров… тот самый, который отрезвил меня и остановил мои бесцельные метания по Киеву. Тот самый, который просил разрешения хотя бы попытаться спасти меня. Тот самый, который уговаривал не обрекать себя на смерть. Который дал мне толчок срочно выезжать к немцам, который 9 дней держал меня в отдельной палате Центра Сердца, зная, что если осложнения случатся, они будут бессильны. Который всем этим внес ооооочень большой вклад в мое спасение. Борис Тодуров -  человек с экрана телевизора и газетных страниц. Я знаю, что своими руками он спас сотни жизней. А еще он спас мою. Не руками… его руки были бессильны в той ситуации. Но он спас своим неравнодушным сердцем. Просто не дав уехать, уговорив… За это, за одно его "я тебя прошу", я буду благодарна Борису Михайловичу до конца своих дней! И буду с улыбкой вспоминать его "Я же ничего не сделал". Его "ничего" спасло меня…