24 декабря – это день, в который в 2009 году в моей жизни начали происходить невероятные чудеса. 24 декабря 2009 года я проснулась утром с мыслью, что не доживу до завтра. Но встретила Рыжего Феликса. И пережила тот день. И следующие тоже. А через год, 24 декабря я сидела в Халле с дыркой в сердце и понимала, что надо возвращаться домой и ждать конца, потому что помочь мне не могут. А потом мне пришло письмо от кардиохирурга Бушнака о том, что он придумал, как дать мне шанс. И была операция. И я продолжаю жить. Это были такие невероятные рождественские чудеса, что я, которая не праздновала раньше Рождество ни в какой день, стала очень тепло и трепетно относиться к 24 декабря. Как к дню, когда даруется сама Жизнь.

В этом году Манька спрашивала у меня, как я хочу провести этот день. Я не могла придумать. А потом припечаленая Манька сообщила, что, кажется, на 24 назначен забор клеток костного мозга для трансплантации Катюхе и не получится не то, что как-то по-особому провести этот день, а даже быть вместе. А у меня было невероятное счастье от такого совпадения. Потому что этот день, который про дарованную нам жизнь… разве может быть что-то круче, чем провести его возле донора костного мозга?! Так что дальше вопрос стоял ровно в том, чтоб организовать мое нахождение рядом с Манькой в отделении ТКМ.

24 декабря, 6:30 утра. У меня срабатывает будильник. Долго смотрю на него не в состоянии понять, чего он от меня хочет, я же только 4,5 часа назад легла. Вспоминаю, подскакиваю, при свете ночника (на улице и в комнате еще темно) быстро одеваюсь. То, что надо взять с собой, сложено еще с вечера. По плану вечером мы должны вернуться домой. Но пролетая мимо елочки, прихватываю две деревянные елочные игрушки – на случай, если придется заночевать в больнице. По этой же причине в рюкзак отправляется зарядное устройство от ингалятора и запас препаратов. Это привычка – быть готовой к внезапным зависаниям в больнице.

Машина едет по еще спящему городу. Светает. Основной вход в гематологическом корпусе больницы закрыт, иду через калитку во внутренний дворик к черному входу. Первый пролет лестницы без перил. Поднимаюсь, опираясь на трость и хватаясь за стену. Второй этаж – уже проще, есть перила. Иду быстро, потому что боюсь опоздать. Одышку фиксирую где-то на задворках сознания, но не замедляюсь. Я боюсь, что Маньку заберут в процедурную раньше, чем я дойду. И я не успею обнять перед… мне важно успеть.

Холл, двери с надписью "отделение ТКМ". Где-то за ними – Катюхин бокс. Звоню Маньке "я тут!", дверь прямо открывается "залетай!". Я успела! Куртку, ботинки в шкаф. Захожу в палату. Две кровати, тумбочки… розетки предательски вдоль одной стены. Значит тот, кто будет на другой кровати – без питания для компьютера. "Пойдем, все уже собрались, ждут!" – командует Маньке медсестричка. Обнимаю крепко. Вспоминаю, что обещала фотографировать процесс, но успеваю снять только спину, исчезающую за дверью отделения ТКМ.

8 утра. Процедура займет 1,5-2 часа. Раскладываю ноут, долго пытаясь добиться контакта от розетки. Еще дольше – контакта с интернетом. Пощу у себя в соцсетях Манькино вчерашнее сообщение с комментарием "Только что провела Маньку в манипуляционную. Молюсь за них, обеих. И за МамуИру. Вообще время сейчас такое - для молитвы". Я и правда становлюсь на колени и молюсь. Молюсь не от страха… а потому, что это важный момент. И я хочу его разделить с Ним. Потому что точно знаю – то, что происходит сейчас – по Его воле. Многое было против, но вот сегодня Манька там, в манипуляционной и у нее берут костный мозг для пересадки. А рядом Катюха, и у нее сегодня последняя химия, которая убивает раковые клетки, а за одно – ее собственный костный мозг. И нет гарантий, что "все будет хорошо", но есть шанс. И я в молитве благодарю за этот шанс для девочек. А еще – за возможность мне быть рядом и хоть немного, но прикоснуться к происходящему чуду.

"Ставят перефиричку" – появляется у меня в аське сообщение от МанькоМатери. Через час – "все хорошо, уже заканчивают" – там же. Улыбаюсь. Тому, что я совсем не волнуюсь и не дергаюсь "как там?". Я знаю, что мне сейчас нужно просто ждать. И я жду. Это тяжело только потому, что очень хочется спать. И, наверное, даже можно было бы прилечь подремать, но надо было раньше, а сейчас уже заканчивают, а значит – скоро привезут в палату. Поэтому я продолжаю ждать, шарясь по соцсетям.

- Пусть обходит и поднимается в том крыле – слышу в коридоре разговор

- Ей тяжело по ступенькам… может можно через отделение? – голос МанькоМатери

- Я не могу пустить через чистую зону человека с улицы. Пусть одевается и обходит – это я слышу уже, стоя с фотоаппаратом на шее в коридоре возле шкафа с одеждой. Сбрасываю с ног тапочки прямо в шкаф, своей тростью выгребаю из шкафа ботинки, засовываю в них ноги, не застегивая. Куртку на себя "куда?" – единственное, что спрашиваю у появившейся в коридоре МанькоМатери.

Лифт едет вниз жутко медленно. Почти пробегаю холл, тьфу блин, опять эти ступеньки без перилл. Прижавшись плечом к стенке, сползаю по лестнице. Бегу вдоль корпуса в поисках заветной железной двери. У меня нет страха, что без меня там что-то может случиться. Я просто очень хочу быть рядом.

Узкая лестница, заставленная коробками с растворами. На второй этаж. Раздеваюсь, надеваю бахилы, халат и маску. "Давайте обработаем руки" – подставляю руки, втираю раствор по всем правилам, ловлю на себе удивленный взгляд медсестры. Видимо не часто "люди с улицы" знают, как правильно обрабатывать руки :). Поворот, комнатка, еще комнатка. Каталка, штатив, на котором пакет с донорской кровью, несколько людей вокруг. Манька, приподняв голову с каталки, смотрит на меня какое-то мгновение, будто не узнавая, потом улыбается. Три голоса почти одновременно:

- Ира, ну хоть ты ей скажи, чтоб не сгибала руку! – МанькоМать

- Гавр, чего они мне руку не разрешают сгибать? – Манька

- Смотрите, вот эту руку – пусть не сгибает, тут катетер – медсестра

Подхожу к каталке, беру за ту самую руку, которую нельзя сгибать.

- Фотоаппарат, ты фотоаппарат взяла

- Взяла, вот, смотри

- Тогда снимай! Чтоб меня было видно и пакет с кровью. Это ж кровь?

- Кровь. Сняла.

- Видно? Пакет виден?

- Все видно.

- Вы тут будете, да? – медсестра

- Да я тут буду – про себя вспоминаю свой забег сюда и думаю, что меня теперь отсюда фиг выкуришь )))))

- Тогда тебе нужно попросить стул! Дайте стул! – командует Манька со своей каталки

- Тут есть стул – машу рукой в его сторону

- Тут точно есть стул? Я не вижу тут стульев! – неугомонная

- Он слишком низко, ты не видишь. Но он тут есть

- Тогда почему ты стоишь? – поразительная логика!

- Сейчас все разойдутся, и я сяду

- Хорошо, но тут есть стул, чтоб сесть, да? – облизывает пересохшие губы

- Дать водички? – набираю немного воды из чашки в чайную ложку, подношу к губам

- Не так много, мне нельзя много, только губы мочить! Так сушит. Почему меня так сушит? А в глазах не двоиться, все говорили, что будет двоиться, а не двоиться. И вообще не интересно, не помню ни как засыпала, ни как проснулась. Просто раз – и не помню. А потом снова помню. Но все так быстро и легко сделали. В спину укололи, в вену ввели… как же оно называлось… Гавр, скажи, что мне могли колоть?

- Атропин?

- Да, атропин. А зачем его колят? И времени сейчас сколько?

- Чтоб сердце стимулировать. 9:45

- Долго. Говорили что минут 20, а делали долго. Так вот укололи, положили, еще что-то укололи и потом я ничего не помню. А потом снова помню. А ноги у меня уже двигаются. Только одна. А вторая не двигается. Почему одна двигается, а вторая нет?

- Нервы с одной стороны обезболились больше, чем с другой

- Ага. А еще мне кололи атропин… кажется я уже спрашивала, но уже забыла что ты ответила – зачем нужен атропин?

- Для сердца.

- А, да. А жалюзи на окне – они розовые, мне ж не кажется, они розовые?

- Да, они розовые. Как под заказ для тебя!

- Это хорошо, а то скучная была б палата. Я всем так и сказала – не отпускаете в палату, давайте сюда Гавра, а то ж мне скучно будет тут лежать!

- Молодец, правильно сказала.

- Ну да, мне ж надо было, чтоб ты мне все объяснила. Я ж так старательно запоминала лекарства, чтоб потом у тебя спросить… Вот… атропин мне кололи – он зачем?

- Для сердца

- Кажется, я это уже спрашивала? Как-то неважно у меня с краткосрочной памятью…

- Откуда ты знаешь, что уже спрашивала, если не помнишь?

- Потому что мне это интересно, а значит, я не могла не спросить за столько времени. А сколько времени? Или это я тоже уже спрашивала?

- 10

- А нам тут еще долго торчать?

- Наверное пока кровь докапают. Этот пакет и еще один.

- Долго… Почему нельзя капать кровь в палате? А вообще зря мы перенесли совещание на четверг. Может, позвонишь Ане, а то мы все тут, мозги у меня ясные, чего еще раз ехать в четверг!

- Ну сюда ж в чистую зону все равно никого не пустят, давай дождемся хотя бы, когда в палату переведут – очень стараюсь не смеяться с ясных мозгов, которые за 30 минут раз пять переспросили про атропин и раза по три про одну парализованную ногу и розовые жалюзи ))))))

- Ты сегодня ингалировалась? – на мое "кхе-кхе"

- Нет, сама знаешь, с утра смысла нет, ничего не отходит…

- Ну вот… а в палате сухо! Ты все время там сидела? Блин, там так сухо! Теперь будем иметь проблемы! Гавр, чего ты не поингалировался?

- Сейчас вернемся в палату, поингалируюсь…

- Да, поингалируешься и сделаем зарядку

- Эм… сонечко, у тебя ваще-то ноги еще парализованные

- Нет, я могу ними двигать, вот смотри… ну ладно, одной могу двигать… Гавр, а почему такая разница? Или я и это спрашивала?

…заканчивался первый час безпрерывного постнаркозного тараторенья ))). Капалась вторая доза эрмассы, возмещающей потерю во время процедуры. Я сидела рядышком, говорила (хотя больше слушала :)), периодически давала водички и поправляла одеяло. Где-то в паре десятков метров от нас в боксе Катюхе капалась последняя доза мегадозовой химии. И у меня было ощущение, что я нахожусь внутри чуда. И даже немного причастна к нему. Пусть даже я всего лишь поправляю одеяло и в десятый раз отвечаю на вопрос про атропин.

- Спать хочется? – я хорошо по себе знаю посленаркозные стадии и вижу, как Манька переходит из эйфорической в сонливую

- Да может и подремала бы, но поза не спательная

- А ты попробуй… - и уже через 5 минут Манька мирно сопит на своей каталке. А я сижу рядышком и играю в домино на мобильнике, периодически поглядывая на пакет с эрмассой и на Маньку. И думаю о том, что это - волшебный рождественский день!

- Все, докапали? Берем анализы и в палату! – командует врач и в комнате начинается суета, медсестры промывают венозный катетер, набирают анализы, разворачивают каталку и вывозят ее. 

А меня снова ждут узкие лестницы, заставленные коробками с растворами, железная дверь, внутренний дворик гематологического корпуса и злосчастный лестничный пролет без перил. Вбегая на первый этаж вижу лифтершу. "Подбросьте на второй этаж, а?" – наверное захекавшаяся я звучу жалко и тетенька молча машет рукой в лифт. Второй этаж, дверь с надписью "посторонним вход строго воспрещен", шкаф, в который пару часов назад я забрасывала тапки. Раздеваюсь, переобуваюсь, залетаю в палату "Вот оно я!". "Ну и замечательно" – медсестра выходит.

Кровати широкие, поэтому, наконец можно сесть рядышком и обнять. А потом тихонько уползти на другую кровать и поглядывать, как сопит во сне. Это очень счастливо – сидеть в компе, а периодически поднимать глаза и знать, что рядом. В ТАКОЙ момент – рядом. Я думаю о том, какое это… доверие и степень близости, когда тебе позволяют прожить такие моменты вместе, рука об руку… И мне очень благодарно за то, что Манька согласилась на это… за то, что дала мне возможность быть частью ее чуда.

Очень хочется спать… когда я на адреналине, я способна несколько дней жить почти без сна. Но стоит только ситуации немного послабиться, как я тут же расползаюсь. Вот и сейчас просто лежать на соседней кровати – это совсем не адреналинисто, а значит – очень сонно. Подумываю о том, чтоб придремать чуток за компанию…

- Ирко, а мне пить уже можно?

- Обычную воду, несколько глотков. Держи. – протягиваю чашку. Манька делает пару глотков и заваливается спать дальше. А я понимаю – следующие минут двадцать мне дремать не светит, потому что после наркоза возможна тошнота и рвота, и во сне это опасно. Поэтому надо следить, а не спать. Ловлю себя на мысли, что по этому поводу у меня нет раздражения или даже досады. Есть только какое-то такое… уютное и теплое чувство, когда "любишь, значит делаешь". Без пафоса самоотречения, без раздражения безвыходности, без порыва героизма. Просто любишь и просто делаешь. Физически – с большим напряжением, а внутренне – с счастьем от того, что имеешь возможность проявить свою любовь в действии. И что это проявление принимается.

20 минут прошли, Манька тихо сопит во сне. Можно самой прилечь. Укладываюсь, закрываю глаза. Открываю. Переворачиваюсь на другой бок, так, чтоб видеть Манькину койку. Снова закрываю глаза. Думаю о том, что когда Манька проснется, я скажу ей, что никогда больше не буду троллить ее Центром Сердца (где Манька так же ложилась, чтоб видеть мой монитор). И спрашивать, не тяжело ли ей со мной тоже больше не буду. Потому что теперь знаю, каким счастьем может быть сама возможность быть рядом и быть полезной.

А уже вечером мы работали. И фотографировали Манькину спину в пластырях. А на штативах для капельниц висели два деревянных колокольчика, которые я захватила из дому. Потому что Маньку не отпустили домой, оставили понаблюдать на ночь. И я тихо радовалась этому решению, потому что ноги после забегов по лестницам и многократного подскакивания со стула, гудели и тряслись. И мысль о подъеме по лестнице у нас в подъезде меня совсем не вдохновляла.

А ночью, выключив свет, мы еще долго говорили о прошедшем дне. И я все продолжала думать, что это невероятно-классный рождественский день! И что по поводу Манькиного "хочу твою операцию себе на день рождения" я тоже троллить больше не буду. Потому что теперь знаю, какое это счастье – прожить вместе день, в котором – чудо. И засыпая, я в молитве благодарила Господа за это чудо. И за те перемены внутри меня, которые случились сегодня. И за чудо жизни. Когда-то дарованное нам со Христом. И происходящее сегодня в отделении ТКМ. И отдельно – за чудо для меня, быть частью этой истории. Проживать. Чувствовать. Настоящее чудо!